Игорь Голутвин: “Оправдана= лишь преданность науке” Poisk_Golutvin

Международное сотрудничество

№ 31-32(2014)

Беляева Светлана

08.08.2014

<= /p>

На днях значительный юбилей - 80 лет - отмечает Заслуж= енный деятель науки РФ, руководитель коллаборации физ= иков России и стран-членов ОИЯИ в эксперименте CMS в ЦЕРН, советник споксмена эксперимента CMS Игорь Голутвин. Благодаря этому замечательному человеку и ученому читатели “Поиска” много л= ет одними из первых узнают о последних событиях в ЦЕРН. Не= задолго до круглой даты мы предложили Игорю Анатольевичу поговорить о прожитом и совершённом, рассказать “о времени и о себе”. При этом почти не сомневались, что о себе юбиляр говорить будет меньше, чем о тех, у кого учи= лся, набирался жизненного и научного опыта. Так и вышло, потому что это - Голутвин. Человек, огромный личны= й вклад которого в создание эксперимента CMS на Большом адронн= ом коллайдере и открытие бозона Хиггса признан во всем мире.

- Игорь Анатольевич, почему вы стали физиком?

- Увлечение этой наукой началось в школе, во многом под влиянием прекрасных книг: “Атомное ядро” Моисея Корсунского, “Занимательная физика” Якова Перельмана, “Роберт Вуд” Вильяма Сибрука= , рассказывающей о крупнейшем ученом-экспериментаторе, который любил делать нетривиальные вещи. Когда весной 1951 года я заканчивал 10 класс, стало известно, что объявлен прием на закрытый физико-технический факультет МГУ, созданный для подготовки высококвалифицированных специалистов по важнейшим разделам физики. Чтобы туда поступить, медалистам предстояло сдать четыре экзамена (для поступления в другие вузы требовалось только собеседование). Медаль у меня была, и я решил: надо идти, раз такое дело.

В том же году по приказу Сталина факультет был преобра= зован в Московский физико-технический институт. Так я оказался в первом выпуске <= span class=3DGramE>легендарного Физтеха.

- Как вас учили в то время?

- Я поступал на специальность “Строение вещества”. За т= ри курса мы прошли все университетские дисциплины по физике и математике. Нам читали лекции лучшие ученые, среди которых - Петр Леонидович Капица, Сергей Михайлович Никольский, Григорий Самуил= ович Ландсберг, Феликс Рувимович Гантмахер, Илья Несторович Векуа и другие. В этом институте была введена новая система преподавания. На контрольных и экзаменах студентам разрешали пользоваться любыми книгами, и единственный предмет, на котором это не поощрялось, - марксизм. На Физтехе хорошо учили и иностранному языку.

- Зачем вам так нужен был английский?

- Нас готовили для оборонных специальностей, и считало= сь, что необходимо знать язык “вероятного противника”. К моему 4 курсу в МФТИ б= ыла сформирована специальность “Радиолокация” (защита от нападения с воздуха), = на обучение по ней отобрали 14 человек, в том числе и мен= я. Незадолго до этого, в 1950 году, по приказу Сталина было организовано КБ-1 (главный мозговой центр системы ПВО страны). Его работой руководили два главных конструктора - Серго Берия и Павел Куксенко, заместителем обоих был Алексан= др Расплетин. Перед КБ-1 была поставлена задача за пять лет создать “непроница= емый щит” противовоздушной обороны Москвы. Подразумевалось, что при налете 1000 самолетов каждый должен быть сбит тремя ракетами. Под эту задачу практическ= и с нуля был собран мощный коллектив разработчиков, впоследствии создавший уникальную систему С-25 “Беркут”. Под “крыло” Расплетина, на базовую кафедру МФТИ в КБ-1 мне и посчастливилось попасть.

- Чем вы занимались?

- Лаборатория, в которую меня определили, работала над= тем, чтобы сделать цели “видимыми”, чтобы никакая помеха не могла препятствовать= их обнаружению. Я принимал участие в создании аппаратуры селекции движущихся целей, изучал вопросы развития радиолокационной техники. Недавно я узнал, ч= то моя первая печатная работа вышла в 1955 году, в соавторстве с Расплетиным, = и я этим очень горжусь.

- Какие впечатления сохранились у вас о том времени?

- Самые яркие! На Физтехе я получил, можно сказать, социальную закваску - там воспитывались люди, которые были уверены, что они лучше и умнее всех. А в КБ-1 я понял: наши инженеры могут сделать что угодн= о, любая задача им по плечу. И вообще, что инженеры для того и нужны, чтобы ре= шать новые сложные задачи. Остальное - дело техников. Расплетин научил нас “дела= ть проекты” - научил подходам, масштабу, кооперации при решении больших задач.=

Диплом я защищал в конце 1956 года, моя работа имела г= риф “Совершенно секретно”. Во время защиты мне рекомендовали написать кандидатс= кую диссертацию на ее основе.

- А вы?

- А я вместе с группой сотрудников КБ-1 в 1957 году уе= хал из Москвы в сухумское СКБ. Там я познакомился с выдающимся ученым Гершем Будкером, который пред= ложил заняться разработкой “безжелезного циклотрона”.=

- И это уже совсем другая область...

- Это ядерная физика, в которую я<= /span> таким образом вернулся. Вскоре в Сухуми приехали представители Объединенного института ядерных исследований и пригласили меня и еще нескольких человек на работу в Дубну.

- Повезло вам оказаться на гребне науки, в начале боль= ших дел: Физтех, КБ-1, ОИЯИ.

- По идее так= и должно быть, особенно в молодости. Я приехал в Дубну в 1958 году и стал работать в Лаборатории высоких энергий у гениального Владимира Векслера. На мой взгляд, эти ученые - Александр Андреевич Расплетин, Вл= адимир Иосифович Векслер, некоторые другие, с которыми я встретился позже, - отличаются от многих современных руководителей тем, что они возглавляли коллективы, которые сами создали и которые разрабатывали их идеи. Коллектив КБ-1 набирал Расплетин, не согласуя с= вои кадровые решения ни с кем. Векслер тоже был независим: для работы над синхрофазотроном он основал знаменитую ЭФЛАН (Электрофизическую лабораторию Академии наук), впоследствии переименованную в Лабораторию высоких энергий.=

Начиная с 1958 года я некоторое вр= емя занимался автоматизацией обработки фильмовой информации камерных сни= мков и фотоэмульсий. Векслер любил по вечерам приходить в нашу комнату. Часто с = ним заходил директор ОИЯИ Дмитрий Иванович Блохинцев - очень сильный ученый и прекрасный организатор. Они садились, расспрашивали, как идет работа. Блохи= нцев был полностью в курсе дела, интересовался и всегда оказывал любую помощь. <= o:p>

Большое влияние в то время на меня оказал Виктор Алекс= еевич Свиридов. Он был талантливым человеком, генератором идей, экспериментатором= от Бога и моим большим другом. В 1962 году он представил к защите на Ученом со= вете ЛВЭ кандидатскую диссертацию, а ему, по рекомендации Векслера, сразу присво= или ученую степень доктора физико-математических наук. На основе работы, котору= ю он сделал на синхрофазотроне, он совершил два научных открытия. За цикл работ “Дифракционное рассеяние протонов при высоких энергиях” получил Госпремию. = Мы с Виктором (он был начальником Научно-экспериментального электронного отдела,= а я - начальником Отдела новых научных разработок) вместе работали над подготов= кой первых экспериментов на ускорителе в Протвино, когда он строился.

Еще один человек, которого я хотел бы вспомнить, - Ник= олай Николаевич Говорун. Он руководил Лабораторией информационных технологий в Дубне. Вместе с ним мы работали над развитием онлайн-экспериментов. Это были первые подобные системы в СССР и одни из первых в мире.

- Онлайн-системы - это ведь термин нашего времени, а вы говорите про 1960-е годы?

- Да, работы в этом направлении мы с Говоруном выполни= ли в далеких 1965-1966 годах. В это же время и в ЦЕРН развивались подобные исследования. Суть в том, что информация с детекторов частиц о происходящих= в ускорителе процессах передавалась прямо в оперативную память ЭВМ. Машина все это перерабатывала и сразу же выдавала результаты в виде графиков и гистогр= амм. То есть можно было отслеживать ход эксперимента, менять его условия, задава= ть новые данные...

Мне очень дороги эти люди - Расплетин, Векслер, Свирид= ов, Говорун. Все они, к сожалению, не дожили и до 60 лет. И тому есть причины. = Они целиком отдавали себя науке, она занимала в их жизни первое место. После то= го как их не стало, я понял, что бывают другие жизненные школы - увы, с чинопочитательством, “преданностью руководителю”, “преданностью институту”. У людей, о которых я рассказал, была только преданность науке.

- Помните фильм “Девять дней одного года”? Правдиво в = нем передана научная атмосфера тех лет?<= /p>

- Конечно, помню, фильм ведь снимался в Дубне. Наш тов= арищ Владимир Маханьков отплясывал в одном из эпизод= ов на танцверанде на набережной... Самые верные образы сыграны Баталовым и Смоктуновским. Эти гениальные артисты все правильно понимали, все сумели передать. Не могу сказать, что фильм про моих коллег, но дух закрытых научн= ых городков изображен точно. И хотя Дубна закрытой не была, в ней в то время б= ыл похожий уровень людей, культуры, интересов.

- Как вы попали в ЦЕРН?

- Это случилось в 1964 году. До 1962 года я работал с фильмовой информацией, а потом понял, что надо разрабатывать более современ= ные методы исследования на основе электроники, ЭВМ, криогенной техники. Мы были одними из первых, кто создавал ядерную электронику на транзисторах. В женск= ом, извините, туалете. Другой подходящей комнаты в ОИЯИ не нашлось, и мы с Юрием Александровичем Каржавиным вынесли все лишнее и организовали там лабораторию печатного монтажа, что для Дубны было абсолютно новым делом. Эта электроника хорошо работала со сцинтилляционными и черенковскими счетчиками. Векслер посмотрел на резуль= тат и сказал мне: “Я хочу вас отправить поработать в ЦЕРН. Вы занимаетесь современными методиками, в ЦЕРН это направление успешно развивается, надо поучиться у них и сделать еще лучше”. Сначала предложил поехать на год, пот= ом на полгода, а в итоге я уехал на три месяца... Меня очень хорошо встретили в Женеве - как гражданина великой страны и ученого из всемирно известной лаборатории.

- В ЦЕРН есть улицы Векслера, Буд= кера. По чьей инициативе они появились?

- По инициативе ЦЕРН.

- Разве эти ученые работали там?

- Нет, но Векслер предложил метод ускорения, на котором основаны все церновские ускорители, а Будкер первым высказал идею встречных пучков. Это в Ц= ЕРН помнят и чтут.

- Можно ли сравнить собирательный образ приехавшего в = ЦЕРН российского (советского) ученого в те времена и сегодня?

- Тогда собирательный образ получался очень простым, поскольку нас было двое вместе с Виталием Сергеевичем = Кафтановым из ИТЭФ. Сегодня в ЦЕРН только из ОИЯИ работают несколько сотен человек. Но какого-то общего лица у российской науки там сейчас, по-моему, нет.

- Почему?

- Чтобы иметь лицо в ЦЕРН, его, в первую очередь, надо= иметь дома.

- А у кого есть лицо?

- Например, у церновцев, н= о сейчас и это вымывается. Установки проектировались 20 лет назад. К 2008 году их построили, запустили. Сегодняшнее обслуживание машины - совсем не то, что ее создание. Основы физики, которая там делается, закладывались в самих установках. Те ученые, которые их создавали, уже состарились и постепенно уходят. Их место занимают другие. В нашем эксперименте в лидеры рвется Амер= ика, которая подключила к работе множество институтов и университетов. Нам тоже = не помешала бы “свежая кровь”, новые коллективы, новые идеи.

- Вы имеете в виду молодежь?

- Я имею в виду квалифицированных специалистов. Я не с= читаю, что молодежь - панацея, к тому же очень часто ею сегодня спекулируют. Основ= у в науке составляют ученые среднего возраста, которых как раз и не хватает. На= ука - это призвание, и, чтобы ею заниматься, о многих вещах надо забыть. Молоде= жь на это не всегда согласна.

Но я бы не хотел сгущать краски. К RDMS отношение в ЦЕ= РН прекрасное. Я являюсь штатным советником споксмена CMS, отвечаю за модернизацию калориметрии. Мы полноправные участники грандиозного открытия, которое нельзя было совершить нигде, кроме ЦЕРН. Для того чтобы двигаться дальше, набрать больший статистический материал, надо укрепить установку. Поэтому затеян долгосрочный апгрейд, нашей группой предложен его метод, который сейчас рассматривается как основная версия. К концу года мы должны завершить подготовку этого проекта.

- У вас немало государственных наград. Какие особенно дороги?

- Я не придаю им очень большого значения, но недавно с удовольствием принимал премию РАН им. П.А.Черенкова. Нам присудили ее вместе с Александром Михайловичем Зай= цевым из эксперимента ATLAS c весьма лестной формулировкой: “За выдающийся вклад в эксперименты CMS и ATLAS на Большом адронном коллайдере, резу= льтатом которых стало открытие бозона Хиггса”. Таким об= разом, оценено то, что я всю жизнь считал главным, - создание новых эксперименталь= ных установок. Именно это приводит к открытиям.

- Традиционный юбилейный вопрос: что, помимо завершения работы над проектом апгрейда LHC, в ваших ближайших планах?

- Давно хочу написать небольшую книгу про выдающихся у= ченых, с которыми меня сводила судьба, оказавших на меня большое влияние и которых= с нами уже нет. Это А.А.Расплетин, В.И.Векслер, В.А.Свиридов, Б.А.Долгошеи= н, Н.Н.Говорун, Дж.Адамс и др. Все сейчас знают, что российская наука переживает далеко не лучшие времена. Только причина, на мой взгляд, не в том, что не хватает финансиров= ания или “разогнали” академию.

Нет личностей такого масштаба! Их кое-где вытесняют на= учные посредственности, среди которых немало “одаренных организаторов”. Но не науки, а собственной судьбы, карьеры. Я прожил большую жизнь и знаю, о чем говорю. В науке надо многое изменить, но прежде стоит понять - в какую сторону.

Я хотел бы показать героизм встретившихся на моем пути гениальных ученых, романтику нашей профессии, заразить ею кого-то. Если это удастся, буду считать свою задачу выполненной.

Беседовала Светлана БЕЛЯЕВА

Фото Николая Степаненкова<= o:p>